Русские
Александр Лавренов
Мы и вправду непредсказуемы. Можно долго размышлять и спорить о том, хорошо это или плохо. Нам самим от этого, наверное, живется не очень удобно. Широта души постоянно порывается превратиться в безалаберность, и требуются определенные усилия, чтобы втиснуть свою широкую душу в узкие рамки порядка и морали. Этим не очень интересным делом заниматься лень. У тех народов, которые известны своей приверженностью к строгому порядку, душа уже русской метра на два-три. И лень там смотрится совершенно по-другому, и поступки просчитываются на пятнадцать лет вперед. Скучновато, конечно.
А у нас -- постоянные сюрпризы. Жизнь на вулкане имеет свои прелести, что ни говори, но мы, кажется, скоро от такой жизни устанем. И перестанем быть русскими со своими купаниями в запрещенных местах, браконьерством, с морем водки на рыбалке и жизнью под девизом "Танцуют все!" И может быть, мы скоро избавимся от регулярного похмелья после опьянения своей призрачной свободой души, а пока...
...А пока Петрович долил последние капли, тщательно отследив уже почти немигающим взглядом за одинаковостью уровня прозрачной жидкости в обоих стаканах. Его собеседник и друг -- Василий Андреевич Кидун, старший инженер НИИ Травматологии на Открытых Пространствах, человек с седыми висками (кроме висков волос на голове больше не наблюдалось), лет пятидесяти -- зажмурился и глубоко вздохнул.
-- Петрунь, убери ты свою запаску из коридора, воняет же, спасу нет! И где ты только ездишь на своей телеге!
-- Да нигде уже не езжу. Бензин дорогой. Ну, был у меня гараж, сам ведь знаешь, жизнь какая -- сейчас сдаю, вот. Машина под окном стоит, а запаску домой ношу от лихих людей подальше.
-- Ладно, всем сейчас не сладко, власть ругать не будем -- хрен с ней, с властью. Давай, лучше по последней. Хорошо, что войны нет. -- Кидун поднял стакан и, не чокаясь, опрокинул содержимое внутрь своей бездонной утробы -- Слушай, даже водка твоей резиной воняет. Ты мне друг, конечно, и не сомневайся, но ежели еще раз я к тебе приду, а эта шинно... шиннопромышленная продукция у тебя в доме стоять будет -- больше к тебе -- ни ногой, так и запиши. Или выкину ее прям с балкона. -- Василий поднес рукав к носу и смачно вдохнул.
-- Вась, ты чо! Шестой этаж же! -- Петрович явно не понял шутки друга и закусил последнюю дозу коркой ржаного хлебушка, -- Кому по башке попадешь -- весь твой НИИТОП потом диссертации писать будет, а сам-то сядешь, как пить дать.
-- А и сяду... Там тоже люди живут! Зато отучу тебя всякое дерьмо в доме держать. Вон и Маринка от тебя сбежала, не вынесла, небось, аромата колеса фортуны.
-- А ты Манюху нетрожь, она, может, судьбу свою нашла... А колесо кидай! Прямо сейчас можешь кидать! Иль только языком можешь? Давай, кидай -- проспект под балконом, может и впрямь зашибешь кого-нибудь, такое же дерьмо как ты сам. Ты не смотри, что час ночи -- какой-нибудь идиот точно будет под балконом проходить. Или слабо?
Василий Андреевич встал, поправил засаленный галстук и застегнул пиджак на две пуговицы, -- третьей уж полгода как не было. Затем он гордо поднял голову и прошествовал в коридор, легко, пьяным движением поднял грязное колесо и вынес его на балкон. Петрович засеменил вслед за другом. Все действие заняло меньше минуты -- была открыта рама, и колесо отправилось в свой полет по воздушным просторам столицы. Друзья перегнулись через перила балкона, наблюдая падение запаски. Через несколько секунд произошло приземление, колесо подпрыгнуло почти до второго этажа, опустилось снова на землю, и, прокатившись метра два по тротуару, спокойно улеглось. Жертв и разрушений не было.
-- Ну ты, Вась, даешь! -- крикнул Петрович и побежал на улицу за своим сокровищем, нетрезво перепрыгивая через две ступеньки.
-- От блин... -- Василий рванул вдогонку за другом.
Ровно четыре минуты заняла дорога с шестого этажа до первого и вокруг дома на проспект. Через четыре минуты друзья стояли на месте приземления. Запаски не было.
Шибко ваш Кидун на Кацмана смахивает.
Яков Салатович (
e-mail),
21 января 2001 г.
