Брэнкиз Боаэрд / Алексей Гриф

       Художник ошибся в рисунке входа. Ошибся совсем незначительно. Но когда он вновь появился на свет, то оказалось, что тело имеет небольшой, но весьма существенный недостаток. Болезнь эта называется по научному "врожденная ломкость костей" и встречается редко. Проявляется она сразу в возрасте, когда все начинает расти, открываясь для нового. И душа, привыкшая двигаться, повелевать и властвовать, оказалась надолго, очень надолго прикованной к постели. В то время, как другие дети рыли, играли, бегали, дрались, он лежал в гипсе и думал, размышлял, мечтал, завидовал.
       Кто на вопрос "кто добрее?" выберет слабого, ошибется в девяноста случаев из ста. Для того чтобы быть добрым, надо иметь на это силы.
       Стоит ли удивляться, что душа, так долго находившаяся в заключении и получившая свободу где-то в возрасте шестнадцати лет, пустилась во все тяжкие, стремясь наверстать безвозвратно ушедшие годы.
       Всю эту историю Брэнкиз Боаэрд узнал значительно позднее. И еще ему потребовался большой период времени для того, чтобы во всем разобраться.
       Когда Брэнкиз впервые увидел этого человека, это был высокий, стройный мужчина чуть старше тридцати лет. С русыми, вьющимися волосами, окладистой, русой же бородой. Со светящимися глазами и обезоруживающей улыбкой, которые сразу же располагали к себе собеседника. Человек этот стал для Брэнкиза, впрочем, как и для многих других, Учителем с самой первой встречи. Впрочем, это скорее история ученика, а не учителя, и вот о нем и пойдет дальше речь.
       Город, что раскинулся на берегах Невы, обладает странной силой подхватывать людей и заводить их черт-де знает куда. Представьте себе, что Вы голодный, промерзший, с мокрыми ногами бежите по улице, подгоняемый пронизывающим ветром. И улицы заворачивают, пересекаются, сменяя одна другую и по бокам их стоят дома, больше всего похожие на соты, где как в огромном муравейнике живут люди, холодные, равнодушные, чаще всего на людей не похожие. А потом Вы попадаете под Землю. И в темноте, давке едете неизвестно куда, где, хорошо, если Вас ожидает дом, тепло и домашний уют. А если нет? А если Вам предстоит еще одна дорога. Да так изо дня в день?
       Впрочем, с Брэнкизом это произошло совсем не так. Он рос крепким, здоровым мальчиком. И никто во дворе не хотел с ним связываться. И когда ему пришла пора идти в армию, то по его физическим данным его определили в спецназ. Они ездили по всей огромной стране, и всюду, где они появлялись, вскоре вспыхивала война. Они постоянно видели горе, смерть, нищету и злобу. Брэнкизу не повезло. Он оказался самым маленьким и слабым во всей роте. И поэтому большая часть того, что накапливалось за день и ночь в душах большой человеческой стаи, выливалось на него. Его били и над ним издевались. И порой весьма жестоко. Стоит ли удивляться, что однажды, стоя на плацу он обнаружил, что смотрит на себя откуда-то сверху и сбоку, и чуть-чуть спереди. Позднее он понял, что точку наблюдения можно менять и даже отправиться полетать. Но чаще всего он смотрел именно оттуда: два метра спереди, три метра вверх и два метра справа. И ему ни как не удавалось вернуться в тело. Неудобств это особых не представляло, если не считать чужой, словно ватной головы.
       Вернувшись из армии, Брэнкиз лелеял мечту получить образование и сделать блестящую карьеру. Он начал готовиться. И так как свободного времени у него было достаточно, то он часто бродил по городу.
       Как-то раз бродя, таким образом, без цели Брэнкиз Боаэрд оказался в районе Советских улиц. Одна из них была полностью перегорожена забором, и, чтобы не возвращаться к Суворовскому проспекту, Брэнкиз свернул в сложную и запутанную систему дворов-колодцев. Несмотря на висевший на заборе указатель "Школа", прохода не было. Однако упершись в тупик, Брэнкиз увидел сквозь зарешеченное окно группу молодых и не очень людей, с приятными открытыми лицами, внимательно слушавших человека чуть старше тридцати лет, который стоял у доски, с нарисованными на ней довольно неровными овалами и что-то объяснял. Брэнкиз постоял какое-то время, понаблюдал, а затем, завернув за угол, увидел под аркой железную дверь, какие раньше вели в хоз. учреждения, а теперь ставятся и в частных квартирах. К ней был прикреплен листок бумаги с надписью "расширение сознания, возможности вашей психики, приглашаются желающие".
       Брэнкиз вошел и встретили его там весьма любезно. Поначалу он ото всех шарахался и на вопрос "кто он такой?" ответил довольно кратко: "человек", что почему-то вызвало у окружающих улыбки. Но так как улыбались они весьма дружески и внимание их не было чрезмерно навязчивым, Брэнкиз остался и дослушал до конца лекцию. Вещи, которые он узнавал, были для него новы, необычны, но раздражения не вызывали, а скорее наоборот, оставляли впечатление чего-то нужного и значимого. Заинтересованность Брэнкиза была настолько велика, что он начал посещать лекции и как-то незаметно для себя перешел к практическим занятиям. Поначалу они не были особенно сложными. Он учился правильно дышать. Потом к этому добавились определенные позы тела, а затем и движения. Это отнимало не больше времени, чем когда-то выполнение уроков в школе. Но постепенно интенсивность занятий стала все более нарастать, и, если раньше Брэнкиз брался за дело и все его усилия были направлены на достижения цели, то тепе рь его мозг был направлен в пустоту. Пустота и покой, и что-то лежащие за ними все более и более властно стали входить в его жизнь. Он стал замечать вещи, на которые раньше не обращал внимание. Сначала его забавляли телефонные звонки друзей, которых ему хотелось в данный момент слышать. Потом он отчетливо понял, почему и какие места ему нравятся, а какие нет. Он стал по-новому купаться в озерах и пить воду. Он стал и собранней, и сосредоточенней.
       Перестала Брэнкиза заботить и мысль о дальнейшей судьбе. Он бросил идею продолжить образование и устроился работать в кочегарку, где хватало времени и почитать, и подумать, а свободный график и хорошая зарплата позволяли заниматься своими делами. Дел было много. Утро его начиналось с комплекса упражнений, показанных Учителем. Он занимал всего час, но после болели и ныли все мышцы и суставы. Брэнкиза поначалу удивляло, что такой эффект может оказывать такой короткий комплекс и почему его организм, обычно так быстро привыкающий к любым физическим нагрузкам, никак не может войти в заданный режим. Но он скоро отбросил эти мысли. Тем более, что его субъективное ощущение здоровья явно улучшилось. После зарядки следовал небольшой сеанс медитации, скорее даже просто ментальный отдых и попытка взглянуть на себя или заглянуть в неведомое. В завтраке, как и во всем питании произошли изменения. Не то, чтобы Брэнкиз отказался от каких-нибудь продуктов, примкнул к вегетарианцам или что-нибудь подобное. Нет. Но теперь он твердо знал, какие продукты полезны, а какие нет, и подсознательно старался есть полезные. Он похудел по сравнению с тем, что пришел после армии, но это ему шло, и девочки по-прежнему с удовольствием обращали на него внимание.
       После завтрака Брэнкиз обычно шел побродить по городу. Он начал с охотой заходить в музеи и подолгу останавливался перед живописными полотнами. Учитель подал ему мысль рисовать, и он теперь часами просиживал с кистью, то с карандашом, и очень радовался своим художественным успехам и с удивлением вспоминал, как же раньше он мог считать себя в этом отношении абсолютно бездарным.
       После прогулок, совершаемых обычно в одиночестве, Брэнкиз обедал, затем читал. Его манера чтения тоже изменилась. Он не пробегал больше текст глазами, выхватывая главное. А подолгу сидел и думал над написанным. В книгах, которые он теперь читал, за каждым предложением открывались захватывающие дали. Но и объем прочитанного таким образом сократился. Брэнкиз пробовал писать и сам, но новые формы, с которыми он столкнулся, заставляли себе подражать. Он писал четко и коротко, стараясь, чтобы за каждой фразой стояло еще что-нибудь. Смылось у него и представление о четкой форме стиха.
       "Раньше в поднебесной не было понятия прекрасного. Когда оно появилось, ему стали подражать, и так возникло безобразное."
       Завершали день дыхательные упражнения, ужин, как Брэнкиз не старался, все равно получался обильным - молодой организм требовал своего. Вряд ли стоит описывать жизнь Боаэрда в этот период более подробно. Собственно говоря, несмотря на его непрестанные занятия, распорядок дня и кипучую деятельность, с ним ничего не происходило. А все надвигающиеся на него дела и события он переносил в будущее, твердо уверенный, что все это успеется.
       Люди? Друзья? Любимые? Это, пожалуй, самое сложное. Людей вокруг, конечно же, было много, и Брэнкиз не отказывался ни от дружбы, ни от любви. Но он настолько был занят собой и вечностью, что все приходящее и проходящее воспринимались, как сквозь слой мутноватого воздуха. Вроде и видно, и слышно, но не докричишься и не дотронешься.
       Так продолжалось два года. И могло бы продолжаться намного дольше. Но в спокойную и размеренную жизнь Брэнкиза ворвались внешние, не зависящие от него, события. Те перемены, которые нарастали в стране и затрагивали все большее число людей, приводя их в состояние нервного возбуждения и неопределенности позиций нашли для себя совершенно неожиданный выход. На лекциях и практических занятиях стало появляться все больше людей с беспокойными, блестящими глазами. Это были вестники моды. Скоро увлечение тайными знаниями охватило широкие слои общества. В газетах стали печататься статьи, содержание которых должно было привести в ужас не только идеолога старых времен, но и любого добропорядочного христианина. По телевизору показывали мастеров ментальных и психических ударов, которые показывали свое мастерство, вещая на мировой эфир. А в различных клубах и концертных залах выступали люди, которые, если верить афишам, достигли такого мастерства, что давно должны были уйти в нирван у. Но выступали и лечили людей они почему-то за деньги. Печатались и горячо обсуждались астрологические прогнозы и прочее и прочее. Если когда-нибудь историки будущего заинтересуются, что же пришло в мысли людей, взамен всего того бреда, что им так долго и тщательно внушали, пусть они вспомнят не только бешенную жажду наживы, не только злобу и зависть, и не только рекламу. Пусть не забудут в своих рассказах и эти милые, очаровательные статьи и выступления.
       Но вернемся к Брэнкизу Боарду. Еще в детстве он усвоил, что там, куда устремились мысли многих людей сложно найти правду. Она уйдет оттуда, даже, если была там раньше. Впрочем, он уже знал, что на ее место придет действительность, которая станет уделом многих. К тому же, среди вновь пришедших людей было много больных, и занятия с ними в одном помещении были попросту опасны. Были и другие, которые ходили из группы в группу. И эти были еще хуже.
       Поначалу Брэнкиз попытался найти себе другой коллектив. Но всюду было одинаково. Тогда он перешел к самостоятельным занятиям. И начал ходить для тренировки в школу, занимающуюся внешним стилем драки. И здесь тренер встретил Брэнкиза так, как будто они были давно и хорошо знакомы. И почти сразу предложил ему посещать дополнительные тренировки для людей, занимающихся уже давно. Брэнкиз довольно быстро набирал опыта и мастерства. Удивляло его только отсутствие состояния тренированности. Каждое утро начиналось с мышечной боли. Тело, особенно ноги, ныли так, будто он пробежал кросс после минимум как годового перерыва. Брэнкиз еще более похудел по сравнению с тем, что он пришел из армии.
       Так незаметно прошло еще два года. Страна полетела в финансовую пропасть, и Брэнкиз вместе с миллионами людей был поставлен перед необходимостью по-новому решать свою судьбу. Место в кочегарке больше не было тихим, спокойным убежищем. Со всех сторон на него накатывались волны страха, злобы и отчаяния. И повинуясь этим не лучшим советчикам Брэнкиз выбрал путь, который нельзя назвать удачным. Хотя он и был не из худших. Он начал драться на коммерческих соревнованиях, влившись в бесконечную когорту гладиаторов, представляющих свое боевое искусство, а вместе с ним и жизнь на потеху публике. Он дрался отчаянно, всегда стремился к победе и достигал ее. Хотя никогда любой ценой. Он не стремился калечить человека. И не любил бить в голову и ниже пояса. Это лежало у него где-то в глубине души и тянулось видимо с детства. Один раз ему пришлось драться со здоровенным детиной, видимо находящимся под действием наркотиков. Тот был совершенно не чувствителен к боли и дрался с таким остервенением, словно собирался убить Брэнкиза. И Брэнкиз защищался, втянулся в игру и снова победил, но когда детину уносили с ринга с переломанными ребрами, в нем что-то треснуло, и он собрался уходить с ринга. Уйти оказалось не просто. Не было денег, не было специальностей, он привык к тренировкам и к законному отдыху после них. Он привык пусть к небольшим, но все же деньгам, позволяющим жить более или менее прилично. Его уговорили выступить еще раз. Перед этим он зашел к учителю за советом. Но тот напоил его чаем, выслушал со своей мягкой улыбкой, рассказал что-то очень интересное, но совета так и не дал. Перед расставанием он еще раз внимательно посмотрел Брэнкизу в глаза.
       Уже с утра Брэнкизу не хотелось ехать на бой. Он чувствовал беспокойство и относил его в счет последней истории. Он даже всерьез подумывал о том, чтобы отказаться, чего раньше с ним не случилось. Но он уже давно научился подавлять свой страх, и скоро обычное нервное возбуждение заглушило все другие чувства. Только глубоко в сердце осталась тупая, ноющая игла-беспокойство. Бой начался как обычно. Противники осторожно обменивались ударами, изучая друг друга, и Брэнкизу уже показалось, что он оценил силы противника и может переходить к более активным действиям, когда тот как-то очень быстро шагнул вперед и в сторону от Брэнкиза, одновременно присев. Так быстро, что Брэнкиз, никогда не жаловавшийся на реакцию, ничего не успел сделать. И потом он увидел, как откуда-то снизу и сбоку к его голове летит кулак противника. Дальше была вспышка и звон в ушах, и какие-то несуразные попытки продолжать драку. Пока еще один страшный удар в голову, которого он сразу не почувствовал, н е погрузил его в темноту.
       Что было в темноте? Брэнкиз не помнил. Точнее не мог сказать с уверенностью было ли это в темноте, или уже тогда, когда он с усилием, толчками возвращался в сознание. Когда в его голове проносились странные мысли-образы, не имевшие в себе слов, но как ни странно делавшие понятным многое. И то, что происходило с ним в жизни, и то, что будет, и как устроен мир, что его окружает. Он до физической тоски осознавал вещи, которыми ему было бы интересно заниматься, и на которые нужны те силы, что он так бездумно затратил. Ему было больно за свои поступки. Больно и до обидного стыдно, потому что он делал их сам по доброй воле. А то, что его кто-то к такой жизни подталкивал, вовсе не снимало с него вины, потому что быть человеком - это и означает быть самим собой, следуя велениям своего сердца и отвечая за свои поступки.
       Внешне он оставался все это время неподвижным. Кожа имела странный сероватый оттенок смерти. А дыхание, и без того частое, временами срывалось на всхрапывающие подвздохи. Глаза, которые не закрывались сами, и их приходилось прикрывать, ухаживающим в это время за Брэнкизом людям, были направлены строго вперед, и были они пусты. О таких глазах не хочется говорить, что они смотрят. Наконец в этой пустоте стали появляться мысли. Это напоминает луч света, который зажигает глаза и делает их человеческими. Когда Брэнкиз, наконец, пришел в себя, не сразу, подолгу снова ускользая в беспамятство, он был слаб и плохо помнил, что с ним происходило в жизни. Но что его больше всего удивляло тогда, и чувство это не покидало его всю последующую жизнь, что его состояние ничем не отличается от обычного. Да, у него болела голова, его тошнило, он не мог двигаться, но в то же время он был кем-то, центром вокруг которого вращался мир. Да, он повернулся к нему на этот раз не лучшей своей ст ороной. Но пока он оставался с ним, ничего не могло случиться, страшным была бы только потеря себя. И еще одна странная полумысль-полувоспоминание, что душе хорошо в теле, оно для нее - дом и крепость, и страшно, лишившись тела, оказаться во власти своих мыслей, чувств, эмоций и желаний. Особенно плохо представляешь себе их источник и характер. И главной целью для Брэнкиза стало перестать быть марионеткой, которую дергают за ниточки и бросают то в одну, то в другую сторону.
       После выхода из больницы Брэнкиз не вернулся ни в кочегарку, ни в секцию. Он обменял свою комнату на меньшую, но зато находящуюся в спокойном месте, недалеко от Крестовского острова. И его теперь часто можно было увидеть в Университете и на Дворцовой набережной в институте археологии. Много времени он проводил теперь и в библиотеках. Все занятия спортом сводились для него теперь к каждодневной пробежке, и изредка он играл на кафедре в баскетбол, впрочем, последнее ему не нравилось.
       Такой период затишья продолжался около года, а затем Брэнкиз уехал на Алтай, в давно уже задуманную им экспедицию. Там, в верхнем течении реки Катунь, берега которой заросли лесом, больше напоминающим английский парк. Где между широко стоящими деревьями растет зеленая, будто подстриженная трава. Где все живет. Где много зверя и птицы. Еще в пятидесятых годах были найдены курганы, где под толстым слоем камней образовался вечный лед, в котором прекрасно сохранялись дерево, ткани, мумии людей и животных. Лично Брэнкиза более всего заинтересовали узоры ковров, которые были сотканы людьми две тысячи лет назад. Эти вещи были уникальны. И имели большую коммерческую стоимость. Именно под нее Брэнкизу и удалось выбить деньги на экспедицию. Интерес подогревал тот факт, что в начале 90-х годов было раскопано еще несколько курганов. И результат превзошел все ожидания. Вещи, которые принадлежали раскосым, сплошь покрытым татуировкой завоевателям вселенной завораживали исследовател ей.
       По дороге из аэропорта к месту раскопок они удивлялись ширине долин и плавной пологости склонов. Они проехали поле, которое было свидетелем не одной битвы, а когда горы сошлись достаточно близко и дорога пошла вдоль склона, стало заметно, что он весь исчерчен горизонтальными тропинками, которые получаются, если по склону долго, бесконечно долго прогоняют стада коз или овец. Впрочем, тропинки эти давно заросли травой и лишь слегка угадывались.
       Они недолго искали курганы, потому что предварительная разведка была уже произведена и через несколько дней подготовительных работ приступили к вскрытию кургана. Под слоем земли оказалась камера, сложенная из огромных камней, уложенных в несколько слоев. Уже между камнями был лед, который видимо никогда не таял. Внутри каменной насыпи стоял сруб, сложенный из гигантских бревен лиственницы. Он был во всем похож на дом. Только сверху был накат из таких же толстых бревен. Гробница не была разграблена, и помимо ковров, оружия, кожаных седел и тонких тканей в нее было положено рядом с татуированным воином двадцать шесть лучших коней и масса золотой посуды, поясов, диадем и прочего, не считая украшений, одетых на самого всадника. Все это привело спутников Брэнкиза в состояние нездорового ажиотажа. На что он, впрочем, не обратил должного внимания. Его же заинтересовала маленькая фигурка, стоящая рядом с воином на специальном постаменте, неизвестно как взявшаяся в этом курган е. Она была изготовлена на другом конце Земли, на другом континенте, на несколько десятков столетий раньше. Там их называли "ушетби". Необычными были так же и те, даже не иероглифы, а скорее рисунки, которые были на ней изображены.
       Время текло своим чередом. И в тот вечер у них в лагере был праздник. На их костер вышли два бродячих музыканта, и взамен на предложение переночевать в лагере устроили им настоящий концерт. Один играл на скрипке, другой - на флейте. При расставании скрипач подошел к Брэнкизу и, поглядев ему в глаза, сказал: "Начерти знаки". Ушли они еще ночью.
       Следующий день начался и продолжился неудачно. Сначала сломалась машина. Затем повар опрокинул кастрюлю с супом и обварил ногу. Купание в Катуни, где очень быстрое течение, чуть не закончилось для одной из экспедиционных девочек трагически. Ее ударило головой о камень и без сомнения унесло бы, если бы этого вовремя не заметили. И только, случившаяся вечером, драка заставила Брэнкиза крепко задуматься. Уже садилось солнце, когда он взял бумагу и вечную китайскую ручку с золотым пером и начал старательно копировать знаки со статуэтки. Он успел вовремя. В экспедиции никто не погиб.
       К этой истории необходимо добавить следующее. Когда Брэнкиз вернулся в город, он узнал, что умер Учитель. Он скоропостижно скончался от кровоизлияния в мозг. Говорят, что хоронили его в закрытом гробу, так как после смерти лицо его как-то странно изменилось. Еще говорят, что когда вошли к нему в дом, обнаружилось еще множество талантов Учителя. Он прекрасно рисовал, писал стихи, умел работать с деревом и камнем.
       Брэнкиз никак не комментировал эти рассказы. Он просто сопоставил даты.

Текст, который вы только что прочитали, еще не имеет аннотации. Если вы хотите, вы можете предложить свой вариант, тем самым облегчив выбор предмета чтения другим читателям.

Странный рассказ, такой какой хочется прочитать снова, но хороший, даже очень хороший, хотя сильно запутанный. жизнь героя катится настолько запутанным клубком что теряются нити, невозможно понять отчего вдруг произошло то а не это. описания самой жизни и психологические наблюдения замечательны. Что до аннотации, жизнь замечательных людей - громко и подходит по смыслу.